|
|
Российское чиновничество в произведениях А.П. Чехова
Вернуться к списку рефератов
|
Содержание реферата
2.2. «КАЗЕННАЯ» РОССИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ А.П.
ЧЕХОВА: (Чиновник как одна из центральных фигур «чеховского
мира»)
2.2.1. «Маленький человек» в поэтике Чехова
Чиновник не был новой фигурой в русской
литературе, ведь чиновничество – одно из самых распространенных
сословий в старой России. И в русской литературе перед читателем
проходят легионы чиновников – от регистраторов до генералов. У
Чехова он (чиновник) обретает вполне самостоятельный
собирательный образ, несущий в себе многоликие черты сущности,
обозначенной понятием «чин», в человеческом социуме.
Так в рассказах Чехова завершилась тема «маленького человека» -
одна из сильнейших тем русской классической литературы,
восходящая к Пушкину и Гоголю, продолженная и развитая
Достоевским. Они своим литературным гением сумели поднять
малость и унижение человека до трагедийных высот. Героями
произведений этих писателей были люди, низкие по социальному
положению, совершенно раздавленные жизнью, но всеми силами
старавшиеся противостоять несправедливости, царящей в России.
Существа обездоленные и угнетенные, эти «маленькие люди»,
действительно, были достойны сострадания, лишенные заботы и
защиты государства, «униженные и оскорбленные» властью
вышестоящих чиновников.
И тут Чехов является непосредственным продолжателем этой
гуманистической традиции демократической русской литературы,
достаточно ясно показывая в своих ранних рассказах всевластие
полицейского и чиновничьего произвола.
Усвоение традиций отечественной классической литературы
одновременно с решительным переосмыслением многих из них станет
определяющей чертой литературной позиции Чехова.
Радикальным образом отношение к чиновничеству изменил
Салтыков-Щедрин; в его произведениях «маленький человек»
становится «мелочным человеком», которого Щедрин высмеивает,
сделав его предметом сатиры. (Хотя уже у Гоголя чиновничество
стало изображаться в щедринских тонах: например, в «Ревизоре»).
Но именно у Чехова «маленький человек» - чиновник становится
«мелким», вынужденным прятаться, плыть по течению, повиноваться
устоявшимся в общежитии привычкам и законам…
По сути, Чехов уже изображает не маленьких людей, а то, что
мешает им быть большими – он изображает и обобщает маленькое в
людях.
В 80-е годы XIX в., когда казенные отношения между людьми
пропитали все слои общества, «маленький человек» утрачивает
свойственные ему гуманные качества, являя собой человека
сложившейся социальной системы, - продукт и инструмент в одном
лице. Обретая социальный статус по чину, он становится
чиновником, не только и не обязательно по профессии, а по
главной своей функции в обществе.
2.2.2. «Писатель
рассказывает, его рассказ – доказывает» (Э. Казакевич) Чиновник
в рассказах Чехова (анализ текстов)
Итак, какой же он, чиновник пореформенной
чеховской России?
Об этом мы узнаем, анализируя тексты рассказов А.П. Чехова.
• Чеховское преломление темы «маленького человека» отчетливо
наблюдаем
в рассказе «Смерть чиновника» (1883 г.)
Это один из ярких образцов поэтики раннего Чехова. Фабула этой
предельно динамичной краткой новеллы получила широкую
известность.
Некто Червяков, мелкий чиновник, будучи в театре, нечаянно
чихнул на лысину сидящего впереди генерала Бризжалова, тем самым
«посягнув» на «святыню» чиновничьей иерархии… Бедолага страшно
перепугался, попробовал оправдаться, не поверил тому, что
генерал не придал этому событию никакого значения, стал
надоедать, ввел генерала в гнев – и сразу же по приезду домой
умер от ужаса…
Чеховым была переосмыслена ситуация, выходящая к Гоголевской
«Шинели»: маленький чиновник в столкновении с начальством,
«значительным лицом».
Тот же тип героя – маленького человека, униженного своей
социальной ролью, разменявшего собственную жизнь на страх перед
сильными мира сего. Однако Чехов по-новому решает излюбленный в
нашей классике конфликт самодура и жертвы.
Если генерал ведет себя в высшей степени «нормально», то
поведение «жертвы» неправдоподобно, Червяков преувеличенно глуп,
труслив и назойлив – так в жизни не бывает. Рассказ построен на
любимом у раннего Чехова принципе резкой утрировки, когда
виртуозно сочетаются стиль «строгого реализма» с повышенной
условностью.
Наивный по виду рассказ, по сути, не так уж прост:
обнаруживается, что смерть всего лишь прием и условность,
насмешка и казус, поэтому рассказ воспринимается как вполне
юмористический.
В столкновении смеха и смерти в рассказе торжествует смех – как
средство обличения власти над людьми возведенных в фетиш
мелочей. Чиновничьи отношения здесь – лишь частный случай
условной, придуманной системы ценностей.
Повышенное, болезненное внимание человека к мелочам
повседневности проистекает из духовной пустоты и
самонедостаточности личности, ее «малости» и никчемности.
В рассказе присутствует смешное, горькое и даже трагическое:
смешное до нелепости поведение; горькое сознание ничтожной цены
человеческой жизни; трагическое понимание того, что червяковы не
пресмыкаться не могут, они всегда найдут своих бризжаловых.
И еще: хочется обратить внимание на ситуацию конфуза, столь
характерную для чеховских персонажей, и бегство от него в
бюрократию. Конечно, такой парадоксальный конфуз… со смертельным
исходом явно выходит за рамки бытового реализма, но в
повседневной жизни «маленький человек» часто уходит от
непредвиденных обстоятельств - через бюрократические отношения,
когда надо (по циркуляру) и хочу (внутренние потребности) внешне
совпадают. Так и рождается истинный чиновник – бюрократ, у
которого внутреннее «хочу»- важное, желаемое, чаемое –
перерождается в предписанное «надо», которое внешне узаконено,
разрешено и надежно защищает в любых обстоятельствах от конфуза.
• Толстый и тонкий
А вот сюжет о встрече двух старых приятелей, бывших соучеников,
толстого и
тонкого. Пока они ничего не знают друг о друге, проявляют себя
как люди: «Приятели троекратно облобызались и устремили друг на
друга глаза, полные слез». Но стоило им обменяться «анкетными
данными», как тут же между ними возникает непроходимая
социальная граница. Так дружеская встреча оборачивается встречей
двух неравных чинов.
Известно, что в первой редакции рассказа мотивировка была
традиционной: «тонкий» унижался от действительной зависимости,
так как «толстый» оказывался его прямым начальником и распекал
«по службе». Включая рассказ в 1886 г. в сборник «Пестрые
рассказы», Чехов переработал его, сняв подобную мотивировку, и
расставил другие акценты.
Теперь, как то было в «Смерти чиновника», вышестоящий сохраняет
хоть какие-то человеческие черты: «Ну, полно! – поморщился
толстый. - …к чему тут это чинопочитание!» А нижестоящий,
напротив, без всякого на то принуждения начинает раболепствовать
и пресмыкаться. Одно упоминание о высоком чине «толстого»
повергает «тонкого» и все его семейство в своеобразный транс –
эдакое сладостное самоуничижение, горячее стремление сделать
все, чтобы лишить себя всякого человеческого подобия.
Здесь происходит содержательное расхождение и принципиальное
различие между Чеховым и Гоголем, между чеховскими чиновниками и
чиновниками гоголевскими. Чехов доводит анализ сущности
чиновничьих отношений до логического конца. Оказывается, дело не
просто в субординации по службе, а гораздо глубже – уже в самом
человеке.
Чехов выводит на авансцену в своих рассказах «маленьких людей»
(в лице «тонкого»), которые не только не против царящего
миропорядка, но и унижают сами себя – без всякого требования
свыше. Просто потому, что жизнь уже сформировала из них рабов,
добровольных исполнителей чужой воли.
Таким образом, главным объектом осмеяния в рассказе «Толстый и
тонкий» стал маленький чиновник, который подличает и
пресмыкается, когда его к этому никто не вынуждает. Показывая,
как сам объект унижения становится его глашатаем, Чехов
утверждал более трезвый взгляд на природу рабской психологии, по
медицински жестко диагностируя ее в своей основе как духовную
болезнь.
Падение чувства личности, потеря своего «я» человеком доведены в
рассказе до критического предела.
Замечу что, такой человек не видит человека и в другом, а только
чин, некий символ, указывающий на субординацию, и только.
Человеческое общение вытесняется служебным соподчинением.
Социальная функция оказывается главенствующей, поглотившей всего
человека. Он уже не живет в полном смысле слова –
«функционирует»… Это ли не Чиновник с большой буквы, почитающий
чин, а не человека?
Собственно, вся система рассказов Чехова посвящена исследованию
различных граней духовного подчинения и рабства, начиная от
самых простых (с которых мы и начали анализ) до сложнейших.
В чеховском повествовании среда перестала быть внешней,
посторонней человеку силой, и персонажи зависят от нее в той
мере, в какой сами же ее создают и воспроизводят (формируют
своим участием).
Чехов дал множественный анализ причин, принуждающих людей к
подчинению в неволе. Принято говорить, что он «разоблачает» -
бичует угодничество, лихоимство, лесть, предательство, ложь и
другие пороки человека социального. Но для такого «разоблачения»
вовсе не нужно быть Чеховым.
Глубокий, сокровенный смысл чеховского труда и художественного
открытия состоял в том, что как писатель, как психолог, как
врач, он капля за каплей, рассказ за рассказом исследовал состав
рабьей крови.
В последние годы жизни Чехов пометил в записной книжке: «Нигде
так не давит авторитет, как у нас, русских, приниженных вековым
рабством, боящихся свободы… Мы переутомились от раболепства и
лицемерия».
В своих рассказах Чехов беспощадно рисует самые различные
проявления холопства как вопиющего искажения человеческой
личности. При этом писатель улавливает кровную связь холопства и
деспотизма: одно порождает, поддерживает и питает другое.
Так, в рассказе с весьма точным названием «Двое в одном» один и
тот же чиновник проявляет себя без всяких душевных драм различно
в разных обстоятельствах – то как раб, то как властелин. Эта же
тема совершенно беспринципного конформизма, обнажающего в
человеческой природе и холопа, и деспота, ярко звучит в
рассказах «Хамелеон» (как образ природного приспособленца) и
«Маска».
• Подробнее остановимся на рассказе с выразительным названием
«Торжество победителя»: Рассказ отставного коллежского
регистратора (1883 г.).
В рассказе речь идет о том, как выбившийся в чины Козулин –
нынешний «победитель» - измывается и глумится над бывшим своим
начальником Курицыным и другими своими подчиненными, угощая их
обильным масленичным обедом…
Козулин, судя по всему, чиновник средней руки: «для нашего
брата, не парящего высоко под небесами, он велик, всемогущ,
великомудр» - так говорит рассказчик; на самом же деле он не
может похвастать успешной карьерой, хотя уже немолод, да к тому
же мелковат и злобноват, как характеризуют его подчиненные.
«Маленький человек» у Чехова, даже наделенный немалым чином, мал
и всеми остальными человеческими признаками – как данными ему от
природы, так и благоприобретенными. Но в мирке раболепных
подчиненных он действительно чувствует себя всемогущим. Среди
его гостей оказался его бывший начальник, которому он
прислуживал прежде как предписано положением дел, а теперь
низко, изощренно и зло мстит ему за свое унижение.
Так в изображении Чехова чиновник выступает как существо, в
потенции содержащее в себе как качества деспота, так и качества
раба, обнаруживающиеся лишь в зависимости от реального его
положения в системе начальствования и подчинения.
Страшную вещь поведал нам о человеке А.П. Чехов: тот, кто
претерпел когда-то унижения, уже в зародыше взрастил в себе
злобу, и при определенных обстоятельствах непременно выплеснет
свою деспотическую власть на другого, а при возможности будет
мстить всем, не разбирая правого и виноватого, получая
садистское наслаждение от чужих унижений (выплеснет свои
низменные инстинкты).
Поведение Козулина, наделенного властью над своими гостями –
подчиненными, бесчеловечно и отвратительно: чиновник не видит в
подчиненном человека, в начальственном кураже совершенно теряет
свое лицо, обнаруживая безобразную природу человека, его страсть
к самоутверждению за счет слабого, в данном случае –
подчиненного.
Интересно отметить тот факт, что у бывшего начальника – Курицына
– эта жестокость и страсть самому топтать слабого отсутствуют.
Возможно поэтому он и не преуспел в карьере и вышел в отставку в
самом мелком чине – коллежским регистратором. Эту информацию
дает читателю подзаголовок, хотя в самом рассказе ни один
персонаж не назван по чину.
Итак, Курицын. Он, конечно, искателен и труслив, смеется с
другими над унижением слабого, и сам готов унижаться за мелкую
должность. Разыгрывая шута вместе с престарелым отцом по
приказанию начальника, он с удовлетворением думает: «Быть мне
помощником письмоводителя!» И, вспоминая через много лет
грозного начальника, он мысленно трепещет перед ним… Вот она,
главная причина возможности тирании любого масштаба, та почва,
на которой только и может произрастать бесправие и произвол –
это готовность их воспринимать и продолжать, им подчиняться.
Ради чего?
В «казенной» России человек испытывает пагубное влияние
общественного уклада: существование человека обесценено, важен
его социальный статус, повышения которого можно добиться, лишь
поднимаясь по служебной лестнице, сделав успешную карьеру. Так
чин, очередное звание, награды стали способом перехода в новое
качество жизни, дерзкая мечта о которой живет в каждом
«маленьком человеке».
Чехов не имеет себе равных в русской литературе в изображении
того, как социальное положение человека определяет собою все
прочие аспекты жизни (включая семейные, товарищеские и любовные
отношения), становится главной человеческой функцией, а все
остальное – производным.
Еще несколько ассоциаций по рассказу «Торжество победителя».
В этом маленьком и, казалось бы, нелепом сюжете Чехов с
удивительной зоркостью показывает нам истоки тиранства: Козулин
не убивает людей и не подвергает их пыткам, поскольку он всего
лишь – начальник канцелярии, а не концлагеря. Но никаких
моральных тормозов у него нет. Разные – только формы истязания…
Но и Чехов не мог предвидеть жутких монстров, фашистов и
массовых убийц, на которых столь щедрым оказался XX век.
Уже в названии рассказа обозначено подлое человеческое явление –
торжество над побежденными, т.е. зависимыми людьми. Это звучит
очень тревожно и для нашего времени, ведь победить можно только
в противостоянии, войне, которую люди постоянно ведут на разных
уровнях…
Чтобы быть «победителями»?!
Хотя Чехов никогда не был чиновником, этот малопривлекательный
исторический и малохудожественный литературный стереотип
превращается в его рассказах в зримые и сочные образы (ставшие
даже именами нарицательными), воплощающие характерные черты
этого сословия.
Важно отметить, что в сочинениях Чехова происходит описание
тенденции очиновничения всего русского общества, превращение
массы людей, формально не считавшимися чиновниками, в нечто
чиновникообразное. Чехов создал образы не просто чиновников по
профессии, а образы чиновничьих отношений во всех сферах жизни и
во всех слоях общества.
Обратимся к рассказам.
• Чины и ордена встречаются в рассказах Чехова, пожалуй, чаще,
чем у
других писателей. Один из ранних рассказов называется «Орден».
Гимназический учитель в чине коллежского регистратора по имени
Лев Пустяков отправляется на обед к знакомому купцу, надевая
чужой орден Станислава, потому как хозяин «страшно любит ордена»
и, предполагая произвести фурор. Но в гостях ему пришлось
столкнуться с другим «фурором»: его сослуживец, оказавшись за
столом напротив, тоже надел незаслуженный орден Анны. Коллизия,
таким образом, благополучно разрешилась, однако наш герой весьма
огорчился, что не нацепил орден Владимира. Было бы похлеще!
Поразительно умение Чехова одним коротким штрихом и обрисовать
характер человека, и превратить забавную сценку в
глубокомысленную притчу! Ведь учитель Пустяков (!) не просто
хочет угодить вкусам хозяина дома – он заражен всеобъемлющей
болезнью русского чиновничества – хлестаковщиной.
Это стремление выглядеть значительнее, чем есть на самом деле, и
жажда незаслуженных почестей отличают и современных наших
чиновников – бюрократов: наверное, каждый из нас в повседневном
житейском обиходе, обращаясь даже за пустяковой справкой –
бумажкой, испытывал на себе давление видимой значительности и
зависимости от рядовых чиновников – исполнителей. Ведь
значительность лица в административном мире часто определяется
способностью имитировать свою значительность разными средствами,
не обязательно символами власти. Не быть, а казаться – вот такая
бюрократическая пошлость.
• «Рассказ, которому трудно подобрать название» -
очередная курьезная
сценка, где главный герой чиновник Оттягаев, пламенный оратор,
начав свой тост, так сказать, за упокой («Кругом кражи, хищения,
воровство, грабительство, лихоимство…»), заканчивает его за
здравие («…выпьем за здоровье нашего начальника, покровителя и
благодетеля…!»). Эта смена тональности, вызванная появлением
самого начальника за обеденным столом, а также безудержное
славословие и показной демократизм его речи, дают внимательному
читателю понять истинную цену этому чиновнику. Вроде бы
прекрасный на словах порыв забыть о чинопочитании, объединиться
всем на равных, на самом деле демонстрирует лесть и угодничество
перед собственным начальником и стремление хоть мысленно
воспарить в более высокие сферы, приблизившись запанибрата к
гораздо более высоким чинам. К тому же не факт, что на деле он
не будет показывать свою власть над нижестоящими, ведь известно,
что дутая значительность компенсирует свою несостоятельность за
счет более слабых.
Герою рассказа тоже трудно подобрать «название»: демагог плюс
весь угоднический и фарисейский набор. Плюс… собственная
неловкость и недоумение. Пустой человек!
• Рассказ «Пережитое», тоже из ранних, мне подсказал
взять для реферата А.
Зиновьев (№11). Сюжет этого рассказа незатейлив: чиновники
одного учреждения ставят свои подписи на присутственном листе по
поводу нового года. Когда один чиновник аккуратно поставил свою
подпись, другой сказал ему, что может легко его погубить,
поставив около его подписи закорючку или кляксу. Первый чиновник
пришел от этого в ужас, поскольку этот, казалось бы, пустяк, мог
действительно испортить его карьеру, как это произошло с
сослуживцем, который угрожал ему…
Интерпретируя эту ситуацию к советской действительности, А.
Зиновьев утверждает, что в советских учреждениях чиновники
делают пакости друг другу побольше, чем чеховские герои, причем
в самой изощренной форме, при этом прикрываясь заботой о
ближнем, коллективе, стране, обо всем прогрессивном
человечестве. Советский интеллигентский фольклор отразил это в
бесчисленных анекдотах и шутках. Приведу несколько
общеизвестных: если при капитализме человек человеку волк, то
при социализме товарищ волк; порядочный человек отличается от
подлеца лишь тем, что делает подлости по отношению к близким, не
испытывая от этого удовольствия; я начальник – ты дурак, ты
начальник – я дурак; не делай добра – не получишь зла;
инициатива наказуема; свято место пусто не бывает… Не правда ли
знакомое, почти чеховское?
Наша отечественная история и литература после Чехова, да и мои
собственные наблюдения в современной жизни подтверждают, что
Чехов был удивительно прав: «Как мало нужно, чтобы сковырнуть
человека!»
2.2.3. Тема страха и ее
раскрытие у Чехова
Быть может Чехов был одним из первых наших
писателей, кто понял, что все регалии власти (чин, авторитет,
деньги) – все это лишь внешние атрибуты порабощения; подлинный
же его инструмент, тончайший, всепроникающий и неотразимый –
страх.
Психологию страха Чехов исследовал как, быть может, никто другой
ни в отечественной, ни в мировой литературе. Анализируя тему
страха пришлось бы перебрать все множество юморесок, сценок,
рассказов писателя.
В мире Чехова в равной степени запуганы все от поденщицы до
полицейского – дремучим страхом перед священным авторитетом
власти и государства, непростым отечественным опытом прошлого.
Мысль о системе рабства и отсутствии свободы в России не была
новой в русской литературе. Еще Лермонтов говорил о России как о
«стране рабов, стране господ». Чернышевский пошел еще дальше:
«Рабы, - говорил он, - сверху донизу все рабы». Новым у Чехова
было то, что он почувствовал добровольный характер той формы
рабства, которая не исчезла с отменой крепостного права в 1861
г., а также в результате революции 1917 г.
Именно у Чехова можно отыскать корни этого парадоксального
явления нашего российского менталитета – самозакрепощения людей
в существующей системе социальных отношений, когда каждому
предлагается соучастие в закрепощении, компенсация своего
рабства властью над другими.
В контексте этой темы рассмотрим два уникальных рассказа Чехова,
персонажи которых – чиновники – представляют два типажа, ставших
именами нарицательными в нашем обществе, оставившими свой след в
истории страны, да и поныне дающими опасную поросль…
• Унтер Пришибеев (1885 г.)
В мире Чехова носители репрессивно – фискальных тенденций чаще
всего не
имеют формальной власти, обычно это доброхоты, самодеятельные
помощники режима. Пожалуй, самая внушительная фигура среди них –
это унтер Пришибеев, агрессивный тип чиновника – соглядатая.
«Сверхштатный блюститель» - так назвал сначала свой рассказ
Чехов, и заглавие это точно определяет главную черту героя:
Пришибеев – добровольный доносчик, шпион не по обязанности, а,
так сказать, «по любви» (раб по убеждению).
После того как цензура запретила печатать рассказ, написанный
для юмористического журнала «Осколки», его удалось поместить в
«Петербургской газете» под заглавием «Кляузник», но в этом
названии выпадал момент добровольности (сверхштатности)
кляузничества. В конце концов Чехов остановился на том заглавии,
которое удачнее всего, так как предает главную характеристику
героя, и это явление стало именем нарицательным – пришибеевщина.
Цель этого унтер- офицера – пришибить на корню всякое
«отступление от закона и порядка», каким бы он ни был. Сама
жизнь в его представлении – нечто подозрительное, не вполне
соответствующее своду закона, требующее неукоснительного
надзора, неусыпной слежки. Пришибеев – не просто грубиян и
невежда, унтер в нем полностью заслонил человека, осталась
просто ходячая «функция». По сути, это яркий добровольный
исполнитель карательной функции власти.
Он, конечно, понимает, что для наведения порядка существуют
государственные служащие, но поскольку теперь его доносы никому
не нужны, - страдает его общественная натура, и оставить
безнаказанным беспорядок он никак не может. Отставной унтер
уверен, что охраняет интересы общества, и это питает его
активную жизненную позицию: «Ежели я не стану их разгонять, то
кто же станет?» И все же в основе его действий отнюдь не
общественная необходимость, пусть и призрачная, а укорененный в
психике инстинкт «наведения порядка».
Но у Чехова нет чистой сатиры, она у него сверкает
юмористическими блестками. Пришибеев не только страшен, но и
смешон: к концу рассказа «грозное» начало в образе унтера
Пришибеева побеждается смешным. Ясно, что перед читателем не
характер, не личность, а какой-то психологический курьез.
Человеческие пороки молодой Чехов убивал смехом.
Однако «злые семена» пришибеевщины прорастают и поныне, ведь они
коренятся в собственной натуре потенциальных носителей этого зла
– в людях, утративших человеческую самоценность.
• В продолжение затронутой темы познакомимся с рассказом зрелого
уже Чехова из своеобразной трилогии «О любви» (1898 г.)
Это один из самых потрясающих чеховских шедевров – рассказ
«Человек в футляре».
Его герой совсем иной «страж порядка». Приглядимся к нему
внимательней.
В отличие от крикливого унтера – активиста Пришибеева герой
рассказа – тихий учитель гимназии Беликов, казалось бы, существо
сугубо частное, стремящееся как можно тщательнее отгородиться от
внешнего мира, «уйти в свою скорлупу». Маниакальный страх перед
жизнью, не запрещенной окончательно, но и не разрешенной вполне,
безраздельно владел душою Беликова, Человека в футляре –
нелепого, ничтожного существа, умудрившегося, однако, запугать
целый город: «Мы, учителя, боялись его. И даже директор боялся.
Вот подите же, наши учителя народ все мыслящий, глубоко
порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине, однако же этот
человек… держал в руках всю гимназию целых 15 лет! Да что
гимназию? Весь город!»
Энергично защищаясь от реальной жизни, Беликов более всего
боялся живой мысли, зато по душе ему были всякие официальные
циркуляры, милее всего – запреты.
Беликов – чиновник по призванию, он свел свою жизнь к следованию
инструкциям и правилам: дух казенщины и формализма царил в
гимназии, где он работал.
Один из учителей гимназии - Коваленко – понимает, что окружение
Беликова добровольно приняло порядок, им диктуемый, и
приспособилось к нему, согласившись жить в условиях лжи и
унижения, не решаясь протестовать, поэтому и приходится самим
лгать и совершать пакости из-за куска хлеба, теплого угла,
повышения по службе и прочих житейских мелочей («Разве вы
педагоги? Учителя? Вы чинодралы, у вас не храм науки, а управа
благочиния…»)
В образе Беликова Чехов развенчивает тему тиранической власти:
там, где властвует страх, владычествует ничтожество. И писатель
хотел, чтобы люди поняли эту мрачную логику, эту диалектику
страха. Тиран велик в глазах раба, а в глазах свободного
человека он - ничтожество.
В чеховском рассказе добровольный служитель режима Беликов,
терроризировавший всех, умирает. Его жертвы вздыхают с
облегчением: теперь они свободны. Но вскоре убеждаются в том,
что после смерти Беликова в их жизни ничто не изменилось.
Осталась сама система жизни, которую Беликов лишь олицетворял, -
осталась беликовщина, являющаяся продуктом общих усилий как
господ, так и рабов. Последних – в особенности.
Как художественный образ «человек в футляре» отразил две
зависимости между человеком и средой. С одной стороны, произошла
уродливая трансформация личности под влиянием устройства
социума. (Отсюда страх Беликова перед средой?) С другой стороны,
как следствие этого перерождения, личность сама начинает давить
на окружающих (т.е. личность и среда влияют друг на друга и одна
от другой зависят).
Под малопривлекательной «оболочкой» Беликова скрывается поистине
«злое семя», ядовитое дыхание которого отравляет общественную
атмосферу и парализует человеческую волю. Попробуем увидеть его
средства давления: любовь к запретам, следование любым
циркулярам, принцип «как бы чего не вышло», осторожность,
мнительность, «футлярные соображения», вздохи, нытье, просто
угрюмое молчаливое присутствие… Согласимся, мало общего с
унтером Пришибеевым. Но показательны по совпадению результаты.
Чеховские унтер Пришибеев и учитель Беликов добровольно служили
режиму рабства, не получая за это никакого вознаграждения и даже
страдая из-за этого. Но если от явления Пришибеева нам
жутковато-смешно, то от Беликова жутковато-страшно, поскольку
именно этот образ напоминает нам о том, насколько сильно
репрессивное начало в нашем менталитете.
И пусть Пришибеев осужден и посажен под арест, а Беликов умер и
торжественно похоронен, автор устами рассказчика настойчиво
повторяет: «Сколько их еще будет!»
Чехов, судя по всему, и не предполагал, насколько
действительность превзойдет его предсказания. В плодородной
почве большевистской революции «злые семена» ожили и, лелеемые
новой властью, дали такую мощную поросль… Так, Михаил Булгаков в
«Собачьем сердце» виртуозно обнажает репрессивный инстинкт в
человеческой натуре: плод эксперимента, Шариков из потенциальной
угрозы становится реальной варварской силой, успешно освоив
навыки революционной демагогии и искусства доносительства.
Злобное и подлое существо, заняв определенное место в иерархии
социалистических отношений, т.е. завоевав власть над другими,
становится карательным орудием власти.
Основная идея рассказа в том, что отсутствие свободы и
закрепощение человека неизбежно как следствие самого
существующего социального строя, но это зло не навязано людям
какими-то силами извне. Оно есть их собственное порождение.
2.2.4. Трагизм мелочей жизни
Именно интерес к чиновничье –
бюрократическому аспекту жизни общества позволил Чехову открыть
для литературы область явлений, которые казались
малозначительными житейскими пустяками и мелочами, но под
пристальным взглядом Чехова обнаружили свою решающую роль в
создании определенного строя и образа жизни.
Предметом интереса и художественного осмысления Чехова
становится новый пласт жизни, неведомый русской литературе. Он
открывает читателю жизнь обыденную, каждодневную, знакомую всем
череду рутинных бытовых дел и соображений, проходящую мимо
сознания большинства.
Обычная, повседневная жизнь для Чехова не нечто второстепенное
по сравнению с какой-то другой человеческой жизнью, но главная
сфера бытия его современников.
Повседневность в его рассказах не фон духовных исканий его
героев, а сам образ жизни, проникающий в склад жизни – посредник
в отношениях человека с миром.
Он писал частную жизнь - именно это стало художественным
открытием Чехова. Под его пером литература стала зеркалом
минуты, имеющей значение лишь в жизни и судьбе одного
конкретного человека.
Раздумья над чеховскими рассказами привели исследователей к
выводу, что обыденное, «весь этот привычно текущий обиход»,
совсем не обязательно источник драматизма. Тот особый, открытый
Чеховым жизненный драматизм, для выражения которого ему
понадобились и новые художественные формы, сфокусирован в
человеке, в состоянии его сознания.
Чеховский интерес к самому обычному человеку совсем особого
рода, он несводим к обличению пошлости. Подход Чехова сложнее:
что же и каким себя обыденный человек вносит в повседневное
течение жизни, а посредством повседневности – и во все формы
человеческих отношений.
В обыденной жизни обычного частного человека писатель видит
далеко не частный смысл: человек у Чехова испытывается
отношением к собственному и общему бытию, сам участвует в
«сложении жизни».
Чеховские частные истории полны трагизма и художественного
недоумения. Рассказы писателя о толстых и тонких, о хамелеонах и
мелкоте, рвущейся к известности и чинам, о штатных и внештатных
блюстителях порядка (весь этот «парад» чиновников,
представленный в моем реферате) создали картину
действительности, полную социальной подлости и нравственного
уродства. Исследуя феномен чиновничества в чеховской России, мы
увидели «слагаемые» жизни чеховских персонажей в их чиновничьем
обличье – и можем присоединиться к приговору писателя: «Плохо вы
живете, господа!»
Всем своим творчеством Чехов показывает, что главный источник
зла русской жизни – господствующие социальные отношения и
выступает против искаженных, подавляющих человека форм
российской государственности. Чехов считает существующий
социальный строй жизни ненормальным, противоестественным в том
смысле, что он порождает явления, не соответствующее
человеческим идеалам добра, блага, справедливости – тем самым
ломая и коверкая природу самого человека.
С предельной силой эта мысль выражена - и доведена до абсурда –
в повести «Палата №6»; в ней умные и высоконравственные люди
попадают в сумасшедший дом, а подлецы господствуют в обществе.
«В «Палате №6», - писал Н. Лесков, - в миниатюре изображены
общие порядки в стране. Всюду – палата №6. Это – Россия».
Желание одного из героев произведения, чтобы общество осознало
свои недостатки и ужаснулось, реализовано в повести с огромной
силой.
Чехов не пытается объяснить царящее неблагополучие ближайшими
социальными причинами. Ведь общественное неблагополучие, которым
заражена Россия – это только первоначальный толчок к
нивелированию личности. Но довершает все сам человек.
Обратимся к рассказу «Крыжовник» из маленькой трилогии «О
любви». Крыжовник символизирует для чиновника – дворянина
Николая Иваныча идиллическую, пасторальную жизнь, которая во
всем противоположна жизни социальной. Он надеялся вырваться за
пределы чиновного мирка своей канцелярии и стать человеком,
свободным от сословных ограничений. А превратился в раба
собственной мечты, из одной сословной ниши перескочил в другую:
был чиновником, а стал помещиком. Свободным человеком он так и
не стал. Перед нами типичная история деградации человеческой
личности, добровольно растворившейся в социальных условиях.
Страх и трусость героя перед обстоятельствами, мистическая,
почти религиозная привычка к обыденному существованию оказались
сильнее любви в рассказе «О любви».
Как отметил один из чеховских героев (в рассказе «Страх»),
страшна главным образом «обыденщина», от которой невозможно
спрятаться. В этом же ряду и духовная гибель доктора Старцева,
превратившегося в жалкого обывателя Ионыча (в одноименном
рассказе), и судьба Никитина ("«Учитель словесности"»), который
хочет порвать с миром скучных, ничтожных людей, но еще не в
силах сделать это…
Образ жизни переменить трудно. Мы наблюдаем падение чувства
личности и собственной ответственности человека за свою жизнь и
судьбу, когда легче подчиниться господствующим в обществе
отношениям, руководствуясь готовыми, общепринятыми правилами.
«Никто не понимал так ясно и тонко, как Антон Павлович, трагизм
мелочей жизни, никто до него не умел так беспощадно правдиво
нарисовать людям позорную и тоскливую картину их жизни в тусклом
хаосе мещанской обыденщины», - писал А.М. Горький.
В чеховской картине жизни человек – и объект воздействия («среда
заела»), и субъект действия, соответственно формирующий эту
самую среду, в которой живет.
Чехов зорче многих увидел и мастерски показал в своем творчестве
обезличивание человеческой индивидуальности, указывая на
«скудость человеческого запаса», внутреннюю несостоятельность,
отчуждение человека от своей истинной природы. Как врач –
диагност, Чехов указывает причину этой болезни – человеческую
душу.
Именно при отсутствии духовной самостоятельности возникает
опасность забвения себя в социальной роли, что и происходит с
героем Чехова, утратившим себя в служебном самоосуществлении,
имя ему – чиновник.
А. Зиновьев (№11) считает, что с социологической точки зрения
самым значительным в творчестве Чехова является обнаружение
власти ничтожеств и ничтожности («обыденщины») как основы основ
жизни государственно организованного общества.
Как показал 70-летний опыт советской истории, власть «мелочей» и
власть ничтожеств не только не ослабла в послереволюционной
России, но и, наоборот, всемерно окрепла и разрослась, захватив
все сферы жизни общества. Причем те неприглядные качества,
которые Чехов изобразил в образах мелких чиновников, совершенно
задавленных жизнью, в советской действительности особенно сильно
развились в самой образованной и самой высокопоставленной части
общества, обладающей реальной властью. Таким образом, Чехов
натолкнулся на такие человеческие отношения и обусловленные ими
человеческие качества, которые воспроизводятся на различном
уровне, независимо от социального строя. И природа их, как
подсказывает нам Чехов, - в самом человеке, человеческой
личности, творящей собственную и общественную жизнь.
2.2.5. Провозвестник Чехов
(Художественные прозрения в лучшее будущее)
В записной книжке Чехова есть важные строки:
«За новыми формами в литературе всегда следуют новые формы жизни
(предвозвестники)». В чеховской «картине единого эпохального
сознания» (Л. Гинзбург) при всем разнообразии его состояний,
выразилось одно: готовность жизни и мысли переселиться в «новые
формы, высокие и более разумные». Разумные!
По своему мировоззрению, Чехов близок к В.И. Вернадскому –
ученому, мыслителю, гуманисту, который видел развитие российской
цивилизации через ноосферу, т.е. разумную деятельность человека.
«Самое сложное – мозг государственного человека», - считает
Вернадский, имея в виду способность к разумному
нравственно-ориентированному мышлению человека государственного,
т.е. чиновника.
Поэтому феномен российского чиновничества, понимание его природы
и проблем крайне важны для цивилизованного развития общества,
управляемого государством. И фигура чиновника в этом контексте
становится ключевой, ибо все позитивные перемены в социальной
системе возможны не административными мерами, а только через
человека, исполняющего ее функции.
Творческое развитие Чехова шло по линии все более углубленного
анализа социальной действительности, и его диагностическая
картина жизни пореформенной России поражает суровой правдивостью
и жесткостью взгляда. Да, общество не здорово. Болен и человек.
Зная, что больной обречен, доктор Чехов не просто сочувствует
безнадежно больному человеку, а переживает его судьбу как свою
собственную, при этом давая надежду каждому, выступая в роли
целителя неизлечимых болезней.
Чеховское понимание полноты самоосуществления человека обращено
к его нравственным ресурсам. Творец новой веры – веры в
человека, Чехов справедливо рассматривает все разделяющее людей
как преходящее.
Чехов осуществил свое великое художественное призвание,
отмеченное А.М. Горьким, - освещать прозу будничного
существования людей с высшей точки зрения.
Величие Чехова состоит в том, что он писал не только о влиянии
среды, общественного уклада на человека, но и о долге человека
противостоять этому влиянию, более того – преодолевать эту
зависимость.
Человек не отделим от общественного бытия, и путь к
справедливому социальному устройству есть вместе с тем путь к
раскрепощению духовных возможностей людей – это две стороны
единого процесса прогрессивного развития человеческой
цивилизации. Заботясь о справедливости, люди очеловечивают и
самих себя. И всякое отступление от этого мудрого закона жизни
одновременно и античеловечно, и антиобщественно и ведет к
укреплению несправедливости и вместе с тем к разрушению и гибели
человеческой личности.
Чехов, великий искатель правды о человеке и для человека,
великий гражданин своего Отечества, закутавшись в непроницаемые
одежды иронии, озабочен тем, чтобы научиться самому и научить
других искать ответы.
Именно – научиться искать! Не узнавать ответы, а прийти к
ответам, научиться их находить во все времена в этой изменчивой
и многоликой жизни.
Художественное прозрение писателя в лучшее будущее вселяет
надежду и веру в торжество человека Разумного и обретение «новых
форм жизни» в нашей российской действительности.
Перейти к следующей части
реферата>>
|
|
