|
А.П. Чехов -
Ионыч
о произведении
I
II
III
VI
V
I Когда в губернском городе С. приезжие жаловались на скуку и
однообразие жизни, то местные жители, как бы оправдываясь,
говорили, что, напротив, в С. очень хорошо, что в С. есть
библиотека, театр, клуб, бывают балы, что, наконец, есть умные,
интересные, приятные семьи, с которыми можно завести знакомства.
И указывали на семью Туркиных как на самую образованную и
талантливую.
Эта семья жила на главной улице, возле губернатора, в
собственном доме. Сам Туркин, Иван Петрович, полный, красивый
брюнет с бакенами, устраивал любительские спектакли с
благотворительною целью, сам играл старых генералов и при этом
кашлял очень смешно. Он знал много анекдотов, шарад, поговорок,
любил шутить и острить, и всегда у него было такое выражение,
что нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. Жена его,
Вера Иосифовна, худощавая, миловидная дама в pince-nez, писала
повести и романы и охотно читала их вслух своим гостям. Дочь,
Екатерина Ивановна, молодая девушка, играла на рояле. Одним
словом, у каждого члена семьи был какой -нибудь свой талант.
Туркины принимали гостей радушно и показывали им свои таланты
весело, с сердечной простотой. В их большом каменном доме было
просторно и летом прохладно, половина окон выходила в старый
тенистый сад, где весной пели соловьи; когда в доме сидели
гости, то в кухне стучали ножами, во дворе пахло жареным луком -
и это всякий раз предвещало обильный и вкусный ужин.
И доктору Старцеву, Дмитрию Ионычу, когда он был только что
назначен земским врачом и поселился в Дялиже, в девяти верстах
от С., тоже говорили, что ему, как интеллигентному человеку,
необходимо познакомиться с Туркиными. Как -то зимой на улице его
представили Ивану Петровичу; поговорили о погоде, о театре, о
холере, последовало приглашение. Весной, в праздник - это было
Вознесение, - после приема больных, Старцев отправился в город,
чтобы развлечься немножко и кстати купить себе кое -что. Он шел
пешком, не спеша (своих лошадей у него еще не было ), и всё
время напевал:
Когда еще я не пил слез из чаши бытия...
В городе он пообедал, погулял в саду, потом как -то само собой
пришло ему на память приглашение Ивана Петровича, и он решил
сходить к Туркиным, посмотреть, что это за люди.
- Здравствуйте пожалуйста, - сказал Иван Петрович, встречая его
на крыльце. -
Очень, очень рад видеть такого приятного гостя. Пойдемте, я
представлю вас своей благоверной. Я говорю ему, Верочка, -
продолжал он, представляя доктора жене, - я ему говорю, что он
не имеет никакого римского права сидеть у себя в больнице, он
должен отдавать свой досуг обществу. Не правда ли, душенька ?
- Садитесь здесь, - говорила Вера Иосифовна, сажая гостя возле
себя. - Вы можете ухаживать за мной. Мой муж ревнив, это Отелло,
но ведь мы постараемся вести себя так, что он ничего не заметит.
- Ах ты, цыпка, баловница... - нежно пробормотал Иван Петрович и
поцеловал ее в лоб. - Вы очень кстати пожаловали, - обратился он
опять к гостю, - моя благоверная написала большинский роман и
сегодня будет читать его вслух.
- Жанчик, - сказала Вера Иосифовна мужу, - dites que l'on nous
donne du the Старцеву представили Екатерину Ивановну,
восемнадцатилетнюю девушку, очень похожую на мать, такую же
худощавую и миловидную. Выражение у нее было еще детское и талия
тонкая, нежная; и девственная, уже развитая грудь, красивая,
здоровая, говорила о весне, настоящей весне. Потом пили чай с
вареньем, с медом, с конфетами и с очень вкусными печеньями,
которые таяли во рту. С наступлением вечера мало -помалу
сходились тости, и к каждому из них Иван Петрович обращал свои
смеющиеся глаза и говорил:
- Здравствуйте пожалуйста.
Потом все сидели в гостиной, с очень серьезными лицами, и Вера
Иосифовна читала свой роман. Она начала так: "Мороз крепчал..."
Окна были отворены настежь, слышно было, как на кухне стучали
ножами, и доносился запах жареного лука... В мягких, глубоких
креслах было покойно, огни мигали так ласково в сумерках
гостиной; и теперь, в летний вечер, когда долетали с улицы
голоса, смех и потягивало со двора сиренью, трудно было понять,
как это крепчал мороз и как заходившее солнце освещало своими
холодными лучами снежную равнину и путника, одиноко шедшего по
дороге; Вера Иосифовна читала о том, как молодая, красивая
графиня устраивала у себя в деревне школы, больницы, библиотеки
и как она полюбила странствующего художника, - читала о том,
чего никогда не бывает в жизни, и все -таки слушать было
приятно, удобно, и в голову шли всё такие хорошие, покойные
мысли, - не хотелось вставать.
- Недурственно... - тихо проговорил Иван Петрович.
А один из гостей, слушая и уносясь мыслями куда -то очень, очень
далеко, сказал едва слышно:
- Да... действительно...
Прошел час, другой. В городском саду по соседству играл оркестр
и пел хор песенников. Когда Вера Иосифовна закрыла свою тетрадь,
то минут пять молчали и слушали "Лучинушку ", которую пел хор, и
эта песня передавала то, чего не было в романе и что бывает в
жизни.
- Вы печатаете свои произведения в журналах ? - спросил у Веры
Иосифовны Старцев.
- Нет, - отвечала она, - я нигде не печатаю. Напишу и спрячу у
себя в шкапу. Для чего печатать ? - пояснила она. - Ведь мы
имеем средства.
И все почему -то вздохнули.
- А теперь ты, Котик, сыграй что-нибудь, - сказал Иван Петрович
дочери.
Подняли у рояля крышку, раскрыли ноты, лежавшие уже наготове.
Екатерина Ивановна села и обеими руками ударила по клавишам; и
потом тотчас же опять ударила изо всей силы, и опять, и опять;
плечи и грудь у нее содрогались, она упрямо ударяла всё по
одному месту, и казалось, что она не перестанет, пока не вобьет
клавишей внутрь рояля.
Гостиная наполнилась громом; гремело всё: и пол, и потолок, и
мебель... Екатерина Ивановна играла трудный пассаж, интересный
именно своею трудностью, длинный и однообразный, и Старцев,
слушая, рисовал себе, как с высокой горы сыплются камни,
сыплются и всё сыплются, и ему хотелось, чтобы они поскорее
перестали сыпаться, и в то же время Екатерина Ивановна, розовая
от напряжения, сильная, энергичная, с локоном, упавшим на лоб,
очень нравилась ему. После зимы, проведенной в Дялиже, среди
больных и мужиков, сидеть в гостиной, смотреть на это молодое,
изящное и, вероятно, чистое существо и слушать эти шумные,
надоедливые, но всё же культурные звуки, - было так приятно, так
ново...
- Ну, Котик, сегодня ты играла, как никогда, - сказал Иван
Петрович со слезами на глазах, когда его дочь кончила и встала.
- Умри, Денис, лучше не напишешь.
Все окружили ее, поздравляли, изумлялись, уверяли, что давно уже
не слыхали такой музыки, а она слушала молча, чуть улыбаясь, и
на всей ее фигуре было написано торжество.
- Прекрасно ! превосходно !
- Прекрасно !- сказал и Старцев, поддаваясь общему увлечению. -
Вы где учились музыке ? - спросил он у Екатерины Ивановны. - В
консерватории ?
- Нет, в консерваторию я еще только собираюсь, а пока училась
здесь, у мадам Завловской.
- Вы кончили курс в здешней гимназии ?
- О нет ! - ответила за нее Вера Иосифовна. - Мы приглашали
учителей на дом, в гимназии же или в институте, согласитесь,
могли быть дурные влияния; пока девушка растет, она должна
находиться под влиянием одной только матери.
- А все -таки в консерваторию я поеду, - сказала Екатерина
Ивановна.
- Нет, Котик любит свою маму. Котик не станет огорчать папу и
маму.
- Нет, поеду ! Поеду ! - сказала Екатерина Ивановна, шутя и
капризничая, и топнула ножкой.
А за ужином уже Иван Петрович показывал свои таланты. Он, смеясь
одними только глазами, рассказывал анекдоты, острил, предлагал
смешные задачи и сам же решал их и всё время говорил на своем
необыкновенном языке, выработанном долгими упражнениями в
остроумии и, очевидно, давно уже вошедшем у него в привычку:
большинский, недурственно, покорчило вас благодарю...
Но это было не всё. Когда гости, сытые и довольные, толпились в
передней, разбирая свои пальто и трости, около них суетился
лакей Павлуша, или, как его звали здесь, Пава, мальчик лет
четырнадцати, стриженый, с полными щеками.
- А ну -ка, Пава, изобрази ! - сказал ему Иван Петрович.
Пава стал в позу, поднял вверх руку и проговорил трагическим
тоном:
- Умри, несчастная !
И все захохотали.
"Занятно ", - подумал Старцев, выходя на улицу.
Он зашел еще в ресторан и выпил пива, потом отправился пешком к
себе в Дялиж.
Шел он и всю дорогу напевал:
Твой голос для меня, и ласковый, и томный...
Пройдя девять верст и потом ложась спать, он не чувствовал ни
малейшей усталости, а напротив, ему казалось, что он с
удовольствием прошел бы еще верст двадцать.
"Недурственно..." - вспомнил он, засыпая, и засмеялся.
|
|