Глава I. Лаконичность как определяющая черта стиля А.П. Чехова

Скачать     |     Вернуться к содержанию     |     Вернуться к списку рефератов

Данная глава является вводной и во многом литературоведческой. Подобное допущение представляется нам оправданным, т.к. именно художественный метод, творческая манера писателя и идея произведения обуславливают его стиль, а значит – выбор тех или иных стилистических приемов.
В §1 «А.П. Чехов – мастер короткого рассказа» рассматривается одна из определяющих черт стиля А.П. Чехова – лаконичность.
В §2 «Рассказ «Смерть чиновника». История создания и общая характеристика» рассматривается непосредственно сам рассказ с точки зрения его идейно-художественного своеобразия.

§1. А.П. Чехов – мастер короткого рассказа

Произведения А.П. Чехова – исключительно сложный объект анализа и интерпретации. Л. Толстой говорил о нем: «Чехов – это Пушкин в прозе». После смерти писателя он также написал он также написал: «Он создал новые, совершенно новые, по-моему, для всего мира формы письма, подобных которым я не встречал нигде… Отбрасывая всякую ложную скромность, утверждаю, что по технике он, Чехов, гораздо выше меня» [цит. по: Громов, 1989:3]. Он подразумевал сильнейшее художественное впечатление, какое оставляла человеческая проза, удивлявшая своей краткостью и простотой.
Краткость смущала всех. Краткость противостояла тому, что более всего ценили, чем особенно дорожили в те времена – пространному многотонному роману, который читался не то что ночами и днями, а целыми зимами напролет. Это наш обычай, старинна, еще Пушкиным замеченная черта:
Ей чтенье нравилось боле,
Никто ей в этом не мешал,
И чем роман тянулся доле,
Тем ей он боле угождал…
(«Евгений Онегин», 2, XXIX – первонач. ред.)
Читающая Русь жила книгой и верила ей больше, чем собственным глазам. Старый роман создавал иллюзию бытия и, обладая огромной художественной силой, заменял бытие; можно было жить, не живя. Читали за обедом, ночи напролет, до петухов, до помрачнения рассудка и даже во сне:
Одна с опасной книгой бродит,
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты,
Вздыхает и, себе присвоя
Чужой восторг, чужую грусть,
В забвенье шепчет наизусть
Письмо для милого героя…
(3, X)
В этом общелитературном контексте чеховский рассказ – буквально капля в море. Он скоро кончался, и это смущало, даже пугало людей: чем же заполнить время, что же делать без книги, чем жить? Чехов «отнимая книгу», как отнимают игрушки, возвращая нас к будничному расписанию и урочному труду. Истинный смысл краткости, конечно, в том, что она пародирует долгое чтение…
Рассказы и повести Чехова, сколь бы короткими они ни казались, в полном своем объеме занимают все же десять полновесных томов. Любая наугад выбранная здесь фраза ни на слог не короче фразы Гоголя или Достоевского.
Раннюю Чеховскую прозу нужно читать на страницах старых газет и журналов, в контрастном соседстве с Лейкиным, Пазухиным, Плещеевым-младшим, Александром Чеховым и прочими маленькими литераторами, заполнявшими эти, по выражению старого критика, «несчастные листки». Тут виден не просто талант, цену которого по-своему – построчно – понимал и Лейкин; яркая особенность раннего Чехова заключается в чувстве традиции: вес и достоинство литературного слова, характерность диалога и монолога, ритмический строй портретных и пейзажных описаний, точность метафоры. Пусть на первых порах до классического совершенства было далеко. Но не с Лейкиным, не с «осколочной» юмористической связана творческая эволюция раннего Чехова. Ранняя чеховская проза стилистически обособлена и полемична по отношению к «осколочной» беллетристике; в ней сохраняется явственная связь с классической, прежде всего гоголевской, традиций. Не случайно при чтении «Смерти чиновника» вспоминается гоголевская «Шинель».
Лаконичность как специфическое и ярчайшее проявление таланта А.П. Чехова оценена была не сразу. Даже во второй половине 80-х годов находились критики, которые считали, что форма короткого рассказа мешала Чехову полно изображать героев и делать их поступки убедительными. Но уже в советском чеховедении вопрос о правомерности новой манеры и об огромном таланте ее создателя уже не вставал: он был решен положительно еще в дореволюционный период.
Так, в книге «О мастерстве Чехова», являющейся доказательным и ценным трудом, А. Дерман обращается к проблеме Чеховской лаконичности и рассматривает «композиционный лаконизм» писателя, который достигается «расстановкой вех», а также поэтикой «конца без развязки» и пропорцией между количеством фигур в произведении и размером его [Дерман 1959: 84]. Рассматривает исследователь и «лаконизм стиля», который создается «благодаря несравненной характерности в приемах изображения» [Дерман 1959: 151], лаконичности речевых характеристик героев и доверия писателя к восприимчивости писателя.
Общими усилиями чеховедов сделано немало в выяснении из чеховедов внес какую-то свою долю в исследование этого сложнейшего вопроса чеховского стиля. Так, в работах Л. Мышковской вызывает интерес мысль о том, что сущность жизненных явлений у Чехова рассказывается не столько в самих драматических событиях, которые не подробно описаны художником, сколько в умении показать, что эти события лишь результат и неизбежное следствие определенных норм жизни. Мысль эта конкретизируется на ряде произведений А.П. Чехова. Возвращается Л. Мышковская к вопросу о чеховских концовках, в значительной степени повторяя уже сказанное А.Г. Горнфельдом и А.Б. Дерманом, говорит о «самовыявлении» героя, о живом звучании его голоса. Интересно сопоставление Чехова с Гоголем и, в частности, выявление роли чеховских «вещных» деталей, хотя и в этом вопросе исследователь во многом повторяет А. Дермана.
М.Д. Смолкин обращает внимание на роль афоризмов у Чехова и на предельную сжатость описательной части его произведений, он говорит о «концентрации на узком поле рассказа всех художественных средств, направленных к центру и характеризующих главное действующее лицо…» [Цит. по: Кузнецова 1978: 187].
И Лежнев специально рассматривает вопрос о чеховской лаконичности, но при этом ограничивается анализом только одного произведения Чехова – повести «Степь». Исследователь приходит к выводу о большой роли разного рода ассоциаций в образной системе этого произведения.
М.И. Френкель говорит о лаконизме раннего Чехова, который «проявляется в том, что заглавия рассказов эпиграфически выражали главную идею произведения» [Цит. по: Кузнецова 1978: 187], и о своеобразии лаконизма зрелого периода творчества. Исследователь возвращается к вопросу о роли человеческих деталей, развивает мысль о «контрапунктах», для иллюстрации которой он обращается к рассказу «Враги».
В ранний период творчества лаконичность произведений писателя имела прямую связь с самими сюжетами и во многом определялась именно ими. Те «смешные» события, которые составляли основу сюжетов раннего периода, охватывали чрезвычайно ограниченный круг истинно «действующих» лиц. Все же остальные герои, так или иначе упомянутые автором, бывали обычно бессловесны и составляли необходимый фон для героев главных. Так, в рассказе «Радость», только одно действующее лицо – коллежский регистратор Митя Кулдаров с его переливающей через край радостью. Все другие герои, упомянутые здесь (папаша, мамаша, сестра, братья-гимназисты), сами по себе ничего не значат не влияют на развитие событий. Они лишь «слушатели», тот самый «фон», на котором изображена нелепая радость героя.
В рассказах «Кривое зеркало», «В цирюльне», «Загадочная натура», «Толстый и тонкий», «Смерть чиновника» и др. только по два героя, хотя некоторые и представляют в безмолвном окружении лиц, выполняющих вспомогательную роль.
Сами сюжетные события, комичные и эпизодические, не требовали ни большого количества действующих лиц, ни повествовательной протяженности. Уже сам выбор сюжетной ситуации молодым Чеховым во многом решал вопрос о лаконичности его будущего произведения.
Неизмеримо сложнее пути, которыми достигалась лаконичность произведений Чехова зрелого периода творчества. Ведь именно об этих произведениях неоднократно и справедливо говорилось как о «коротких романах», вмещающих сложные человеческие судьбы, охватывающих такое содержание, которого хватило бы на тома художественного текста. Развив до подлинной виртуозности свое удивительное умение «писать талантливо, то есть коротко», зрелый Чехов пользовался сложными и по-своему необычными приемами.
Наиболее эффективным из них является оригинальный способ типизации, свойственный только А.П. Чехову.
Одним из способов типизации изображаемого у Чехова является включение в художественную ткань его произведений сюжетного «жизненного потока» главного героя.
Суть другого способа сводится к тому, что отдельным частным моментом в жизни своих героев писатель придает характер многократной повторяемости. Он как бы абстрагирует их, лишая приуроченности к определенному времени и соотнесенности с определенными обстоятельствами.
Одним из средств создания подобной повторяемости являются глаголы во всех разновидностях их форм.
Еще одним оригинальным способом типизации изображаемого эффективнейшим образом содействующим лаконичности произведений писателя является форма выражения характерного через частное («частность – общение»), свойственная только Чехову.
Лаконичность определена и редкостной «целенаправленностью» каждого произведения А. П. Чехова. Каждое слово его коротких произведений подчинено определенному единому замыслу. Все другое несет печать своеобразной «попутности».
Так, например, известно, что для «Попрыгуньи» Чехов не сразу подобрал заглавие, которое бы указывало на «душу» рассказа, на тот самый авторский замысел, которому подчинено все другое. Заглавие «Попрыгунья» полностью отвечало целенаправленному замыслу писателя рассказать о вредоносной сущности эгоизма, сущности и тщеславия. Именно эти качества определяют сущность героини рассказа и при всей своей внешней безобидности наносят урон всему истинно ценному и человечному. Показать легкомысленный, суетный и тщеславный эгоизм в его повседневности, в бытовом его проявлении, раскрыть губительные свойства и следствия его – основной замысел писателя.
Лаконичности произведений А.П. Чехова способствует и то обстоятельство, что герои Чехова охарактеризованы не только исключительно скупо, о чем в чеховедении говорилось неоднократно, но даже в известном смысле «односторонне»; то есть они повернуты к читателю именно той стороной, которая необходима для более полного выяснения идейно-композиционной сущности произведения. Его герои в подавляющем большинстве произведений предстают перед читателем уже «готовыми».
Вместе с тем Чехов очень внимателен к происхождению своих героев. В какой среде родился и рос герой, какое положение занимали его родители – об этом писатель в той или иной форме упоминает почти во всех своих произведениях.
Таким образом, совокупность специфических для Чехова художественных средств, а также ряд особенностей художественной манеры писателя определили лаконичность его творений, а значит – и выбор тех или иных стилистических приемов.

§2. Рассказ «Смерть чиновника». История создания и общая характеристика

По воспоминаниям Антона Павловича Чехова, сюжет рассказа «Смерть чиновника» сообщил Антону Павловичу Бегичев. Однако рассказ написан в 1883 году, т.е. задолго до знакомств и встреч в Бабкино. Да и что могли рассказать Чехову? Разве лишь то, что какой-то человек, неосторожно чихнувший в театре, на следующий день пришел к незнакомому человеку и стал просить извинения за то, что причинил ему в театре беспокойство. Забавный анекдотический случай. А кто был этот чудак, почему, из каких соображений явился с извинениями, - всем этим анекдот не интересуется. Не задумывались над такими вопросами и авторы традиционного рассказа-анекдота. Достаточно было бы похлестче обыграть этот комический инцидент, и рассказ готов. Чем бездумнее и смешнее, тем лучше. Чехов решительно порывает с этой традицией.
В рассказе Чехова один из участников событий оказывается мелким чиновником, другой – генералом. Фамилия чиновника – Червяков – должна говорить сама за себя, подчеркивая приниженность, рептильность экзекутора Ивана Дмитриевича. Эта исходная ситуация порождает, казалось бы, вполне традиционный конфликт, идущий еще от гоголевской «Шинели». Гаркнул генерал на маленького, беззащитного, зависимого человека – и убил его. У Чехов генерал действительно крикнул на чиновника, и этого в самом деле оказалось достаточно, чтобы погубить его: «В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся… Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и… помер».
Таким образом, перед нами как будто привычная сюжетная схема. Однако имею место и существенные сдвиги. Начать с того, что генерал рявкнул на своего посетителя лишь тогда, когда тот довел его все новыми и новыми посещениями, все новыми и новыми объяснениями, и все на одну и ту же тему, до полного изнеможения, а потом и до остервенения.
Не похож на жалкое, зависимое лицо и чиновник. Ведь он докучает своими извинениями генералу не потому, что зависит от него. Вовсе нет. Извиняется он, так сказать, по принципиальным соображениям, считая, что уважение к персонам есть священная основа общественного бытия, и он глубоко обескуражен тем, что извинения его не принимаются. Когда генерал в очередной раз отмахнулся от него, заметив: «Да вы просто смеетесь милостисдарь!..» - Червяков не на шутку рассердился. «Какие же тут насмешки? – подумал Червяков. – Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не может понять!» Как видим, Червяков это вовсе не новоявленный Акакий Акакиевич Башмачкин. Это нечто совершенно новое.
Позже, в 1886 году, Чехов напишет Александру Павловичу: «Но ради Аллаха! Брось ты, сделай милость, своих угнетенных коллежских регистров! Неужели ты нюхом не чуешь, что эта тема отжила и нагоняет зевоту?.. Нет, Саша, с угнетенными чиношами пора сдать в архив и гонимых корреспондентов… Реальнее теперь изображать коллежских регистров, не дающих жить их превосходительствам, и корреспондентов, отравляющих чужие существования…» [Цит по: Бердников 1986: 78].
Таким и оказывается и в этом-то и состоит прежде всего неожиданный, комический поворот традиционной темы и сюжетной схемы. Получается, что Червяков умирает вовсе не от испуга. Оказывается, что финал драмы человека, который не вынес попрания святых для него принципов, да еще не кем-нибудь, а сиятельным лицом, генералом. Как же можно после этого жить? Так безобидный анекдот перерастает под пером Чехова в сатиру на господствующие нравы и обычаи. И, как в каждом сатирическом произведении, смех тут оказывается совсем не безоблачным [Бердников 1986: 78].
Смерть чиновника смешна, но эта смешная история в то же время и трагична, т.к. рисует картину обескураживающего обмельчания и обеднения личности в результате ее подчинения господствующим нравам.
Решительно переосмысливая традиционную тему «маленького человека», идущую еще от Пушкина, Тургенева и раннего Достоевского, Чехов в то же время продолжает и развивает в новых условиях гуманистический пафос этого направления. Как и «Станционный смотритель» Пушкина, «Шинель» Гоголя, «Бедные люди» Достоевского, чеховские произведения оказываются исполнены протеста подавления и искажения человеческой личности, в новых исторических условиях еще более беспощадного и изощренного.
Именно об этом говорит большинство чеховских шедевров, рисующих трагикомедию господствующих общественных нравов, изумительных по многообразию вереницу человеческих характеров.

Выводы по главе I

Таким образом, определяющей чертой стиля А.П. Чехова является лаконичность. Развив до подлинной виртуозности свое умение «писать талантливо-то есть коротко», Чехов пользовался сложными и по-своему необычными приемами. Наиболее эффективным из них является оригинальный способ типизации.
Подобная типизация достигается за счет характера многократной повторяемости, который писатель придает отдельным частным моментам в жизни своих героев.
Другим способом типизации, который содействует и лаконичности произведения, является выражение общего через частное. Отмечается также строгая обусловленность каждого слова в произведении замыслу автора, т.е. идеи произведения.
В рассказе «Смерть чиновника» изображен трагический, даже анекдотический случай, обозначенный уже в самом названии рассказа – смерть чиновника. Но в тоже время он рисует картину обескураживающего обмельчания и обеднения личности в результате ее подчинения господствующим нравам.
Кроме того, стиль произведения во многом определяется и его жанром, с этой точки зрения «Смерть чиновника» можно рассматривать как сатирический рассказ.
Малый объем произведения, его придельная лаконичность определяют и особый динамизм рассказа.
Таким образом, при анализе данного рассказа с точки зрения функционирования в нем глагольной лексики нам необходимо будет обратить внимание на следующие моменты: динамизм рассказа, его пространственно-временная реальность, обобщенность, повторяемость действий, развития конфликта и кульминация, ирония и сарказм в рассказе.