|
|||||||||
|
|
А П Чехов - После бенефиса(Сценка) Трагик Унылов и благородный отец Тигров сидели в 37 номере гостиницы «Вѣнецыя» и пожинали плоды бенефиса. Перед ними на столе стояли водка, плохое красное, полубутылка коньяку и сардины. Тигров, толстенький угреватый человек, созерцательно глядел на графин и угрюмо безмолвствовал. Унылов же пламенел. Держа в одной руке пачку ассигнаций, в другой карандаш, он ерзал на стуле, как на иголках, и изливал свою душу.— Что меня утешает и бодрит, Максим, — говорил он, — так это то, что меня молодежь любит. Гимназистики, реалистики — мелюзга, от земли не видно, но ты не шути, брат! Сидят, бестии, на галерке, у чёрта на куличках, за тридцать копеек, но только их и слышно, клопов этаких. Первые критики и ценители! Иной с воробья ростом, под стол пешком ходит, а на морденку взглянешь — совсем Добролюбов. Как они вчера кричали! Уны-ло-ва! Унылова!! Вообще, братец, не ожидал. Шестнадцать раз вызвали! И «ам поше»1 не дурно: 123 рубля 80 копеек! Выпьем! — Ты же, Васечка, тово... — забормотал Тигров, конфузливо мигая глазами, — презентуй мне сегодня двадцать талеров. В Елец надо съездить. Там дядька помер. После него, может быть, осталось что-нибудь. Коли не дашь, придется пешедралом махать. Дашь? — Гм.... Но ведь ты не отдашь, Максим! — Не отдам, Васечка... — вздохнул благородный отец. — Где ж мне взять? Уж ты так... по дружбе. — Постой, может быть, мне не хватит. Покупки нужно будет сделать да заказать кое-что. Давай считать. Унылов потянул к себе бумагу, в которой был завернут коньяк, и стал писать на ней карандашом. — Тебе 20, сестре послать 25... Бедная женщина уж три года просит прислать что-нибудь. Обязательно пошлю! Это такая милая... хорошая. Пару себе новую сшить рублей в 30. За номер и за обед я еще подожду отдавать, успею. Табаку фунта три... щиблеты... Что еще? Выкупить фрак... часы. Куплю тебе новую шапку, а то в этой ты на чёрта похож... Совестно с тобой по улице ходить. Постой, еще чего? — Купи, Васечка, револьвер для «Блуждающих огней». Наш не стреляет. — Да, правда. Антрепренер, подлец, ни за что не купит. Бутафории знать не хочет, антихрист этакий. Ну, стало быть, шесть-семь рублей на револьвер. Что еще? — В баню сходи, с мылом помойся. — Баня, мыло и прочее — рубль. — Тут, Васечка, татарин ходит, отличное чучело лисицы продает. Вот купил бы! — Да на что мне лисица? — Так. На стол поставить. Проснешься утром, взглянешь, а у тебя на столе зверь стоит и... и так на душе весело станет! — Роскошь! Лучше я себе портсигар новый куплю. Вообще, знаешь, следовало бы мне свой гардероб ремонтировать. Надо бы сорочек со стоячими воротниками купить. Стоячие воротники теперь в моде. Ах, да! Чуть было не забыл! Пикейную жилетку! — Необходимо. В крыловских пьесах нельзя без пикейной жилетки. Щиблеты с пуговками... тросточка. Прачке будешь платить? — Нет, погожу. Перчатки нужно белые, черные и цветные. Что еще? Соды и кислоты. Касторки раза на три... бумаги, конвертов. Что еще? Унылов и Тигров подняли на потолок глаза, наморщили лбы и стали думать. — Персидского порошку! — вспомнил Унылов. — Житья нет от краснокожих. Что еще? Батюшки, пальто! Про самое главное-то мы и забыли, Максим! Как зимой без пальто? Пишу 40. Но... у меня не хватит! Наплевал бы ты на своего дядьку, Максим! — Не могу. Единственный родственник и вдруг наплевать! Неверное после него осталось что-нибудь. — Что? Пенковая трубка, тетушкин портрет? Ей-богу, наплюй! — Не понимаю, что у тебя за эго... эгои... эгоистицизм такой, Васечка? — замигал глазами Тигров. — Будь у меня деньги, да нешто бы я пожалел? Сто... триста... тысячу... бери сколько хочешь! У меня после родителей десять тысяч осталось. Всё актерам роздал!.. — Ладно, ладно, бери свои двадцать! — Мерси. Карманы все порваны, некуда положить. Но, однако, шестой час уже, пора мне на вокзал. Тигров тяжело поднялся и стал натягивать на свое шаровидное тело маленькое, узкоплечее пальто. — Ты же, Васечка, не говори нашим, что я уехал, — сказал он. — Наш подлец бунт поднимет, ежели узнает, что я уехал не сказавшись. Пусть думают, что я в запое. Проводил бы ты меня, Васечка, на вокзал, а то неровен час зайду по дороге в трактир и все твои талеры ухну. Знаешь мою слабость! Проводи, голубчик! — Ладно. Актеры оделись и вышли на улицу. — Что бы такое купить? — бормотал Унылов, заглядывая по дороге в окна магазинов и лавок. — Погляди, Максим, какой чудный окорок! Будь полный сбор, накажи меня бог, купил бы. А знаешь, почему не было полного сбора? Потому что у купца Чудакова была свадьба. Все плутократы там были. Вздумали же, черти, не вовремя жениться! Погляди-ка, какой в окне цилиндр! Купить нешто? Впрочем, шут с ним. Придя на вокзал, приятели уселись в зале первого класса и задымили сигарами. — Чёрт возьми, — поморщился Унылов, — мне что-то пить захотелось. Давай пива выпьем. Челаэк, пива! Еще первого звонка не было, так что тебе нечего спешить. Ты же, карапуз, не долго езди. Сдери с мертвого дядьки малую толику и назад. Вот что, эээ... чеаэк! Не нужно пива! Дай бутылку Нюи! Выпьем с тобой на прощанье красненького... и езжай себе. Через полчаса актеры оканчивали уж вторую бутылку. Подперев свою горячую голову кулаками, Унылов глядел любвеобильными глазами на жирное лицо Тигрова и бормотал коснеющим языком: — Главное зло в нашем мире — это антрр... репрренер. Только тогда артист будет крепко стоять на ногах, когда он в своем деле будет дер... держаться коллективных начал... — На паях. — Да, на паях. Парршивое вино. Вот что, выпьем рейнвейнцу! — Васечка... второй звонок. — Начхай. С ночным поездом уедешь, а теперь я тебе... выскажу. Челаэк, бутылку рейнского! Антррепрр... енер видит в артисте вещь... мя-со для пушек. Он кулак. Ему не понять артиста. Взять хоть тебя. Ты человек без таланта, но... ты полезный актер. Тебя нужно ценить. Постой, не лезь целоваться, неловко!.. Я тебя за что люблю? За твою душу... истинно артистическое сердце. Максим, я тебе завтра пару заказываю. Всё для тебя. И лисицу даже. Дай пожать руку! Прошел час. Артисты всё еще сидели и беседовали. — Дай только бог встать мне на ноги, — говорил Унылов, — и ты увидишь... Я покажу тогда, что значит сцена! Ты у меня двести в месяц получать будешь... Мне бы только на первый раз тысячу рублей... летний театр снять... Вот что, не съесть ли нам что-нибудь? Ты хочешь есть? Ты откровенно... Хочешь? Челаэк, пару жареных дупелей! — Теперь не бывает-с дупелей, — сказал человек. — Чёррт возьми, у вас никогда ничего не бывает! В таком случае, болван, подай... какая у вас там есть дичь? Всю подай! Привыкли, подлецы, купцов кормить всякой дрянью, так думают, что и артист станет есть их дрянь! Неси всё сюда! Подай также ликеры! Максим, сигар хочешь? Подашь и сигар. Немного погодя к приятелям пристал комик Дудкин. — Нашли, где пить! — удивился Дудкин. — Едем в «Бель-вю». Там теперь все наши... — Счет! — крикнул Унылов. — Тридцать шесть рублей двадцать копеек... — Получай... без сдачи! Едем, Максим! Наплюй на дядьку! Пусть бедный Йорик остается без наследников! Давай сюда двадцать рублей! Завтра поедешь! В «Бель-вю» приятели потребовали устриц и рейнского. — И сапоги тебе завтра куплю, — говорил Унылов, наливая Тигрову. — Пей! Кто любит искусство, тот... За искусство! Пошли в ход искусство, коллективные начала, паи, единодушие, солидарность и прочие актерские идеалы... Поездка же в Елец, покупка чаю, табаку и одежи, выкуп заложенного и уплата сами собой улеглись в далекий... очень далекий ящик. Счет «Бель-вю» съел всю бенефисную выручку.
|
|
|