|
|
А П Чехов -
Тост прозаиков
о произведении
— Проза остается прозой даже тогда, когда кружится голова и
вальсируют чувства. Как бы ни накалили вы кремень, а из него не
сделать вам кружев; каким бы веселящим нектаром вы ни напоили
прозаика, а из него не выжать вам легкого, веселящего экспромта!
Не моя вина, если требуемый от меня тост заставит вас
нахмуриться и если мой веселый сосед потянет меня за рукав и
призовет к порядку. Я смущен, коллеги, и невесело мне! Если бы
не было обычая на юбилейных обедах смеяться, то я пригласил бы
вас плакать...
Если человек прожил двадцать лет, то он еще так молод, что ему
запрещают жениться; если же журнал перевалил через двадцать, то
его ставят в пример долговечности. Это раз... Во-вторых, журнал
прожил двадцать лет, а среди нашей обедающей братии нет ни
одного, который имел бы право назвать себя ветераном
«Будильника», нет, кажется, ни одного, который мог бы сказать,
что он работал в нашем журнале более десяти лет. Я лично числюсь
в штате прозаиков пять-шесть лет, не больше, а между тем три
четверти из вас — мои младшие коллеги, и все вы величаете меня
старым сотрудником. Хорош старик, у которого нет еще порядочных
усов и из которого бьет таким ключом самая настоящая молодость!
Журналы недолговечны, пишущие же еще недолговечнее... Прожил
«Будильник» только двадцать лет, а попал уже в старики и пережил
чуть ли не двадцать поколений сотрудников. Словно индейские
племена исчезали одно за другим эти поколения... Родится и, не
расцвев, увядает... Смешно: по «Будильнику» мы имеем предков!
Где же они? Одни умерли... Каждый год, и почему-то непременно
осенью, нам приходится хоронить кого-либо из коллег... Сбежишь
не только в частные поверенные или нотариусы, но и подальше: в
кондуктора, в почтальоны, в литографы! Я видел третьих, которые
просто сознавались мне, что они отупели... И все эти смерти,
дезертирства, отупения и прочие метаморфозы происходят в
удивительно короткий срок. Право, можно подумать, что судьба
принимает толпу пишущих за коробку спичек! Не стану я объяснять
этой недолговечности, но ею берусь объяснить многое. Объясняю я
ею такое печальное явление, как отсутствие окрепших,
сформировавшихся и определившихся талантов. Объясняю отсутствие
школ и руководящих традиций. В ней же вижу причину мрачного
взгляда, установившегося в некоторых на журнальные судьбы. Но
что наиболее всего смущает меня, так это то, что та же самая
недолговечность является симптомом жизни тяжелой, нездоровой.
Если, коллеги, этот порядок, тянувшийся в течение двадцати лет,
естественен и имеет своим конечным пунктом благо, то пусть он и
остается. Если же он явление болезненное и указывает только на
нашу слабость и неуменье выходить из борьбы целым, то пусть он
уступит свое место другому порядку.
За новый порядок, за нашу целость!
|
|
