|
А П Чехов - Раз в год
о произведении
Маленький трехоконный домик княжны имеет праздничный вид. Он
помолодел точно. Вокруг него тщательно подметено, ворота
открыты, с окон сняты решетчатые жалюзи. Свежевымытые оконные
стекла робко заигрывают с весенним солнышком. У парадной двери
стоит швейцар Марк, старый и дряхлый, одетый в изъеденную молью
ливрею. Его колючий подбородок, над бритьем которого провозились
дрожащие руки целое утро, свежевычищенные сапоги и гербовые
пуговицы тоже отражают в себе солнце. Марк выполз из своей
каморки недаром. Сегодня день именин княжны, и он должен
отворять дверь визитерам и выкрикивать их имена. В передней
пахнет не кофейной гущей, как обыкновенно, не постным супом, а
какими-то духами, напоминающими запах яичного мыла. В комнатах
старательно прибрано. Повешены гардины, снята кисея с картин,
навощены потертые, занозистые полы. Злая Жулька, кошка с
котятами и цыплята заперты до вечера в кухню.
Сама княжна, хозяйка трехоконного домика, сгорбленная и
сморщенная старушка, сидит в большом кресле и то и дело
поправляет складки своего белого кисейного платья. Одна только
роза, приколотая к ее тощей груди, говорит, что на этом свете
есть еще молодость! Княжна ожидает визитеров-поздравителей. У
нее должны быть: барон Трамб с сыном, князь Халахадзе, камергер
Бурластов, кузен генерал Битков и многие другие... человек
двадцать! Они приедут и наполнят ее гостиную говором. Князь
Халахадзе споет что-нибудь, а генерал Битков два часа будет
просить у нее розу... А она знает, как держать себя с этими
господами! Неприступность, величавость и грация будут сквозить
во всех ее движениях... Приедут, между прочим, купцы Хтулкин и
Переулков: для этих господ положены в передней лист бумаги и
перо. Каждый сверчок знай свой шесток. Пусть распишутся и
уйдут...
Двенадцать часов. Княжна поправляет платье и розу. Она
прислушивается: не звонит ли кто? С шумом проезжает экипаж,
останавливается. Проходят пять минут.
«Не к нам!» — думает княжна.
Да, не к вам, княжна! Повторяется история прошлых годов.
Безжалостная история! В два часа княжна, как и в прошлом году,
идет к себе в спальную, нюхает нашатырный спирт и плачет.
— Никто не приехал! Никто!
Около княжны суетится старый Марк. Он не менее огорчен:
испортились люди! Прежде валили в гостиную, как мухи, а
теперь...
— Никто не приехал! — плачет княжна. — Ни барон, ни князь
Халахадзе, ни Жорж Бувицкий... Оставили меня! А ведь не будь
меня, что бы из них вышло? Мне обязаны они своим счастьем, своей
карьерой — только мне. Без меня из них ничего бы не вышло.
— Не вышло бы-с! — поддакивает Марк.
— Я не прошу благодарности... Не нужна она мне! Мне нужно
чувство! Боже мой, как обидно! Даже племянник Жан не приехал.
Отчего он не приехал? Что я ему худого сделала? Я заплатила по
всем его векселям, выдала замуж его сестру Таню за хорошего
человека. Дорого мне стоит этот Жан! Я сдержала слово, данное
моему брату, его отцу... Я истратила на него... сам знаешь...
— И родителям их вы, можно сказать, ваше сиятельство, заместо
родителей были.
— И вот... вот она благодарность! О люди!
В три часа, как и в прошлом году, с княжной делается
истерический припадок. Встревоженный Марк надевает свою шляпу с
галунами, долго торгуется с извозчиком и едет к племяннику Жану.
К счастью, меблированные комнаты, в которых обитает князь Жан,
не слишком далеко... Марк застает князя валяющимся на кровати.
Жан только что воротился со вчерашней попойки. Его помятое
мордастое лицо багрово, на лбу пот. В голове его шум, в желудке
революция. Он рад бы уснуть, да нельзя: мутит. Его скучающие
глаза устремлены на рукомойник, наполненный доверху сором и
мыльной водой.
Марк входит в грязный номер и, брезгливо пожимаясь, робко
подходит к кровати.
— Нехорошо-с, Иван Михалыч! — говорит он, укоризненно покачивая
головой. — Нехорошо-с!
— Что нехорошо?
— Почему вы сегодня не пожаловали вашу тетушку с ангелом
поздравить? Нешто это хорошо?
— Убирайся к чёрту! — говорит Жан, не отрывая глаз от мыльной
воды.
— Нешто это тетушке не обидно? А? Эх, Иван Михалыч, ваше
сиятельство! Чувств у вас никаких нету! Ну, с какой стати вы их
огорчаете?
— Я не делаю визитов... Так и скажи ей. Этот обычай давно уже
устарел... Некогда нам разъезжать. Разъезжайте сами, коли делать
вам нечего, а меня оставьте. Ну, проваливай! Спать хочу...
— Спать хочу... Лицо-то, небось, воротите! Стыдно в глаза
глядеть!
— Ну... тсс... Дрянь ты этакая! Паршак!
Продолжительное молчание.
— А уж вы, батюшка, съездите, поздравьте! — говорит Марк
ласково. — Оне плачут, мечутся на постельке... Уж вы будьте
такие добрые, окажите им свое почтение... Съездите, батюшка!
— Не поеду. Незачем и некогда... Да и что я буду делать у старой
девки?
— Съездите, ваше сиятельство! Уважьте, батюшка! Сделайте такую
милость! Страсть как огорчены оне вашею, можно сказать,
неблагодарностью и бесчувствием!
Марк проводит рукавом по глазам.
— Сделайте милость!
— Гм... А коньяк будет? — говорит Жан.
— Будет, батюшка, ваше сиятельство!
Князь подмигивает глазом.
— Ну, а сто рублей будет? — спрашивает он.
— Никак это невозможно! Самим вам небезызвестно, ваше
сиятельство, капиталов у нас уж нет тех, что были... Разорили
нас родственники, Иван Михалыч. Когда были у нас деньги, все
хаживали, а теперь... Божья воля!
— В прошлом году я за визит с вас... сколько взял? Двести рублей
взял. А теперь и ста нет? Шутки шутишь, ворона! Поройся-ка у
старухи, найдешь... Впрочем, убирайся. Спать хочу.
— Будьте так благодушны, ваше сиятельство! Стары оне, слабы...
Душа в теле еле держится. Пожалейте их, Иван Михалыч, ваше
сиятельство!
Жан неумолим. Марк начинает торговаться. В пятом часу Жан
сдается, надевает фрак и едет к княжне...
— Ma tante1, — говорит он, прижимаясь к ее руке.
И, севши на софу, он начинает прошлогодний разговор.
— Мари Крыскина, ma tante, получила письмо из Ниццы...
Муженек-то! А? Каков? Очень развязно описывает дуэль, которая
была у него с одним англичанином из-за какой-то певицы... забыл
ее фамилию...
— Неужели?
Княжна закатывает глаза, всплескивает руками и с изумлением,
смешанным с долею ужаса, повторяет:
— Неужели?
— Да... На дуэлях дерется, за певицами бегает, а тут жена...
чахни и сохни по его милости... Не понимаю таких людей, ma tante!
Счастливая княжна поближе подсаживается к Жану, и разговор их
затягивается... Подается чай с коньяком.
И в то время как счастливая княжна, слушая Жана, хохочет,
ужасается, поражается, старый Марк роется в своих сундучках и
собирает кредитные бумажки. Князь Жан сделал большую уступку.
Ему нужно заплатить только пятьдесят рублей. Но, чтобы заплатить
эти пятьдесят рублей, нужно перерыть не один сундучок!
"Раз в год" - первая
страница корректурной правки для издания А.Ф. Маркса
|
|