|
|||||||||
|
На правах рекламы: • RU - Европейская сантехника . Страна: Швеция. Цвет: белый. Сиденье с крышкой в комплекте, стандартное (без механизма плавного опускания) - 99260. |
А П Чехов - Лист(Кое-что пасхальное) Передняя. В углу ломберный столик. На столике лист серой казенной бумаги, чернильница с пером и песочница. Из угла в угол шагает швейцар, алчущий и жаждущий. На сытом рыле его написано корыстолюбие, в карманах позванивают плоды лихоимства. В десять часов начинает вползать с улицы в переднюю маленький человек, или, как изволит называть его —ство, «субъект». Субъект вползает, подходит на цыпочках к столу, робко берет в дрожащую руку перо и выводит на сером листе свою негромкую фамилию. Выводит он долго, с чувством, с толком, точно чистописанию учится... Набирает чернил на перо чуть-чуть, немножечко, раз пять: капнуть боится. Сделай он кляксу и... всё погибло! (Был однажды такой случай... Впрочем, некогда...) Росчерка он не подмахивает: ни-ни... И «ер» вырисовывает. Кончив чистописание, он долго глядит на свою каллиграфию, ищет ошибки и, не найдя таковой, вытирает на лбу пот.— Христос воскрес! — обращается он к швейцару. Нафабренные усы приходят в троекратное соприкосновение с колючими усами... Раздаются звуки поцелуя, и в карман цербера с приятным звоном падает новая «малая толика». За первым субъектом вползает другой, за этим третий... и так до часу. Лист со всех сторон покрывается подписями. В четвертом часу цербер несет его в апартаменты. Старичок берет его в руки и начинает считать. — Все... Но, однако, что это значит? Пс! Тут, эээ... я не вижу ни одного знакомого почерка! Тут один чей-то почерк! Какой-то каллиграф писал! Наняли каллиграфа, тот и подписался за них! Хороши, нечего сказать! Трудно им было самим прийти и поздравить! А-ах! Что я им худого сделал? За что они меня так не уважают? (Пауза.) Эээ... Максим! Поезжай, братец, к экзекутору и т. д.... *** Одиннадцать часов. Молодой человек с кокардой на дне фуражки вспотел, тяжело дышит, красен... Он взбирается по бесконечной лестнице на пятый этаж... Взобравшись, он с остервенением дергает за звонок. Ему отворяет молодая женщина. — Ваш Иван Капитоныч дома? — спрашивает молодой человек, задыхаясь от усталости. — Ох! Скажите ему, чтобы он как можно скорей бежал к его —ству опять расписываться! Украли тот лист! Ох... Нужно теперь новый лист... Скорей!! — Кто же это украл? Кому он нужен? — Его чертовка... эта... фффф... Его экономка стянула! Бумагу собирает, на пуды продает... Сквалыжная баба, чтоб ей ни дна ни покрышки! Однако мне к восьмерым еще бежать нужно... Прощайте! *** Еще передняя... Стол и лист. В углу на табурете сидит швейцар, старый, как «Сын отечества», и худой, как щепка... В одиннадцать часов открывается дверь из апартаментов. Высовывается лысая голова. — Что, еще никого не было, Ефимушка? — спрашивает голова. — Никого-с, ваше —ство... В первом часу высовывается та же голова. — Что, еще никого не было, Ефимушка? — Ни единой души, ваше —ство! — Гм... Ишь ты... Гм... Во втором часу — то же, в третьем — то же... В четвертом из апартаментов высовывается всё туловище, с ногами и руками. Старичок подходит к столику и долго глядит на пустой лист. На лице его написана великая скорбь. — Гм... не то, что в прошлые годы, Ефимушка! — говорит он, вздыхая. — Так... Гм... И на лбу, значит, роковые слова: «В отставке»!!! У Некрасова, кажется, так... Чтоб моя старуха не смеялась надо мной, давай хоть мы распишемся за них!.. Бери перо...
|
|
|