|
|||||||||
|
|
А П Чехов - ФилантропВ роскошном, затейливо убранном будуаре одной из известнейших московских бонвиванок сидел доктор. Был полдень. Она, хорошенькая хозяйка, только что поднялась со своего ложа и, развалясь на мягкой кушетке, лениво потягивалась и вопросительно заглядывала в глаза доктора. Доктор, молодой человек лет двадцати шести, сидел vis-à-vis ее в задумчивой позе и хмурился. Полуденное солнце играло на его массивных брелоках, жгло его большой белый лоб, заставляло щуриться его глаза, но он не замечал этого.Не до физических ощущений было ему, когда другие, более жгучие и более чувствительные болячки не давали ему покоя: у него болела душа. Он бранил себя, презирал, ненавидел... Он готов был растерзать свою особу. Дело в том, что она ждала от него слова... А что он ей скажет? «Негодяй я! — размышлял он, искоса поглядывая на личико сидевшей против него хорошенькой женщины. — Тысячу раз негодяй! Две недели я бегал за ней, надоедал ей, вертелся перед ней, как самый последний фат, рисовался, как дурак какой-нибудь... И что же? Я добился того, что она полюбила меня... Не проходит дня, чтобы она раза четыре не присылала за мной... Я заставил ее полюбить себя, но... разве я способен платить ей тем же? Несчастная! А как жалобно она смотрит! С каким нетерпением она ожидает решительного объяснения!» Действительно, глаза, покоившиеся на докторском лице, были полны самой нежной любви, самой горячей, трескучей, бешеной страсти! «И для чего я добивался ее любви? — продолжал размышлять доктор. — Так... фатовства ради... Хотелось самолюбие свое пощекотать. Фаты и дураки любят побеждать женщин. Для чего им эти победы, они не спрашивают себя... Ну что я, например, буду делать с этой куклой? Бедная!» — И правую руку ломит! — перебила дамочка докторские размышления. — Всю ночь ломило. И голова болела ночью... — Гм... Так-с... А спали хорошо? — Плохо... Шум в голове какой-то... — Сердцебиение? — спросил от нечего делать доктор. — Да, и сердцебиение, — соврала дамочка. — Вообще нервы ужасно расстроены. Не знаю, что и делать... Каждый день вас беспокою, и т. д. Прошло полчаса в подобных расспросах и ответах. Наконец противно стало. Доктор поднялся и взялся за шляпу. — Движения нужно побольше, — сказал он. — Волнений избегайте... Летом за границу, пожалуй, на Кавказ... Завтра заеду. Дамочка тоже поднялась и молча сунула в протянутую руку конверт. Он взял, не глядя на нее... Но он нечаянно взглянул в зеркало и увидел там... что маленькое, хорошенькое, капризное личико собиралось заплакать. Глазки, бедные голубые глазки, усиленно мигали и подергивались влагой. Губки сжимались от злости и досады. «Несчастная!» — подумал доктор, вздохнул и сжалился над нею... — Впрочем, вот что... — пробормотал он. — Попробуйте-ка принять эти пилюли... Сейчас я пропишу... Попробуйте... Доктор сел, вырезал из белого листа бумажку для рецепта и, после рецептурного значка (Rp.), написал: «Быть сегодня в восемь часов вечера на углу Кузнецкого и Неглинной, около Дациаро. Буду ждать». Доктор надел перчатку, поклонился и вышел. В восемь часов вечера... Впрочем, поставлю точку. Одну точку я всегда предпочитал многоточию, предпочту и теперь.
|
|
|